Олег Кузьминых: я - как выпущенная стрела

Житомир, 199-й учебный центр ВДВ. Жду Олега на пропускном пункте. Он подходит молча. В сравнении со снимками полугодовой давности похудел вдвое.

— Сколько кило сбросил?

— Пятнадцать, — улыбается.

Предлагает выпить кофе. Заходим в кафе неподалеку. Только садимся, к Олегу подходит посетитель:

— Простите. Можно Вам пожать руку? — Дает бумажку. — Вот номер моей дисконтной карты в этом кафе. Скидка 13 процентов на все. Я буду благодарен, просто называете номер карты...

Олег заметно смущается. Прячет от меня глаза, предлагает пересесть за другой столик.

Сейчас Олег служит на должности заместителя по вооружению начальника учебного центра ВДВ.

— Я говорил с твоими бойцами в батальоне. Такое впечатление, будто ты в бою — универсальная заплатка. Раненых вытаскивать — ты. С разведчиками в пекло лезешь ты. Не доверяешь людям?

— Это не вопрос доверия. На момент моего назначения командиром батальона подразделения как боевой единицы просто не существовало. На все 100 процентов батальон составляли мобилизованные, качественно сбить их в единый кулак просто не хватало времени. Но мне повезло. Вокруг меня и моего заместителя быстро сформировалось крепкое ядро сознательных патриотов, ведь большинство личного состава — добровольцы. Недостаток профессиональной подготовки компенсировался решимостью. А в условиях, когда многие из офицеров имели достаточно приблизительное представление о боевом уставе, не знали толком технику и вооружение, это было важно. Доучивались на ходу, в боях.

Между двух елок, где мы сидим, протискивается невысокий мужчина: «Олег, Вы простите. Я за Вас рассчитался. Очень прошу, не обижайтесь, я от сердца...»

Олег снова смотрит в сторону: «Неудобно как-то...»

— Мстить врагу хочется?

— Нет, это было бы непрофессионально. Я — как выпущенная стрела, которую может остановить только определенная цель. Да, побывал в плену, на войне такое случается. Прихожу в себя, и снова погружаюсь в службу. Кстати, за мою твердую позицию с заметным уважением ко мне относился следователь госбезопасности так называемой «ДНР» по кличке «Монгол». Сначала он предлагал мне должность комбата в российской армии, квартиру в Донецке, звание российского полковника с вдвое большей зарплатой. Потом — что-то такое же в «ДНР». Но я ему сказал: я профессиональный военный и присягу приносил Украине, для меня это вопрос чести. Потом больше о «сладких» предложениях не говорили.

— В каких условиях жил?

— Первые три месяца — в комнатушке метр на два на заброшенном заводе. Кафель белый от пола до потолка, лампа-«сороковка». Общался только с охраной. Если бы не книги — они в цехах на полу валялись, крыша бы поехал. Спасали мысли о семье, воспоминания.

— О чем думал?

— Вспоминал, как первый раз брали терминал аэропорта, Саур-Могилу. Анализировал 470-километровый рейд по тылам сепаратистов, окружение и выход из него, последнюю ротацию в аэропорт. Прокручивал разные эпизоды в голове, анализировал собственные ошибки. Видел, на чью боевую работу надо равняться: когда нами руководил нынешний командующий ВДВ полковник Михаил Забродский, я видел профессионализм высочайшего класса.

— Как вели себя охранники?

— Не цеплялись. Кормили тем, что и сами ели. С едой у них не очень, банка тушенки — счастье. Гуманитарка из России не доходит. В последнее время меня держали в камере с казаками и штрафниками. Они рассказывали, что фуры с продуктами уже не разгружают. Втихаря возвращают обратно в Россию и там распродают.

— Как в камере оказались казаки?

— У нас до сих пор кое-кто считает, что по «ДНР» бегают вооруженные толпы пьяниц. Может, раньше так и было. Но сейчас это хорошо обученный и профессионально организованный враг. Российские военные наводят порядок. Дэнээровцы разоружили казаков за одну ночь, терпение лопнуло после очередного убийства казаками мирных жителей. Как охранники били этих казаков... Ногами, битами. В моей камере сидело тридцать казачков, ни на одном живого места не было. А еще с десяток мародеров-чеченцев. Этих тоже месили. Двое суток били, потом начали разбираться, виноваты.

— Армия «ДНР» уже профессиональная?

— Во-первых, занижать степень подготовки врага — непрофессионально. Во-вторых, сепаратисты сейчас имеют четкую армейскую организацию. В-третьих, их ключевых специалистов готовят кадровые российские офицеры. В-четвертых, их военные формирования — это не только зазомбированные простушки. Костяк их армии — серьезно мотивированные добровольцы, наемники, которые умеют воевать.

— С чего такой вывод?

— Из анализа боев. Я общался с людьми Гиви и Моторолы. Чего они так свирепствовали? Потому что у них невероятные потери. Из двадцати бойцов со взлетной полосы возвращалось живыми двое-трое. Но они быстро пополняют свои ряды.

— Наши солдаты менее мотивированы?

— Нет. У нас почти 40 процентов добровольцев. А они с полмиллиона гражданских мужчин мобилизовали лишь 20 тысяч — это 4 процента.

— Когда тебе разрешили позвонить жене, первым делом ты спросил: «На какой я сейчас должности?» Почему?

— Мне следователь промывал мозг, уверял, что Украина меня забыла, на моем месте другой офицер. Специально дал мне телефон: «Звони жене, сам узнаешь».

— Плен изменил тебя?

— Да. На заводе нашел и прочитал Библию. Еще читал книгу Оксаны Забужко «Музей заброшенных секретов» на украинском. Эти книги перекликаются, в них одинаковые выводы — всегда будь собой, будь человеком. Набожным я не стал, но как-то собрался душой. Лучше понял, что я выбрал именно свой путь, путь военного. И в плену себя не потерял...

Источник: facebook.com/narodna.armiya