Facebook iPress Telegram iPress Twitter iPress search menu

"Киборг" Александр Терещенко: "Я уяснил для себя, что суицид - это грех и слабость"

Дар'я Бура
"Киборг" Александр Терещенко: "Я уяснил для себя, что суицид - это грех и слабость"
Фото: з особистого архіву Олександра Терещенка
Александр Терещенко - один из самых известных защитников донецкого аэропорта. Он занимается общественной деятельностью, помогает ветеранам, работал в Академии патрульной полиции. Наш разговор был записан до того, как он стал заместителем министра по делам ветеранов.

В феврале 2019 года Терещенко представил книгу "Жизнь после 16:30". В ней он выразил свою философию о том, как начать жизнь после тяжелого ранения. 

С детства мечтал совершить подвиг

Большую часть жизни я работал на телевидении. Был спутниковым инженером - организовывали телемосты. Некоторое ремя работал и оператором. Это была моя любимая работа. Перед войной работал главным инженером на предприятии.

Я, собственно, с детства хотел быть военным. У меня дядя был замполитом, майором. Он постоянно мне кителя свои отдавал, фуражки. Я играл в войну. Мне было даже жаль, что Вторая Мировая война, на которой мы росли, закончилась и я не смогу повоевать, совершить подвиг. На срочную службу попал в стройбат. Расстроился, не попаду в Афганистан и там не буду ни защищать и не доказывать преимущества социалистического строя.

Потом смирился, что не сделаю военную карьеру. Но, так случилось, - пришла война, и мы все стали связаны с Вооруженными силами.

Когда начался Майдан, я ходил на народные вече в Николаеве. А в феврале, как начались расстрелы, многие мои знакомые поехали в Киев. А я, наверное, испугался. 47 лет. Очень переживал, когда людей расстреливали. Я сидел перед телевизором, засыпал, со страхом просыпался ... Когда Майдан победил, я поехал в Киев, прошелся по аллее Небесной сотни, посмотрел на молодые лица с фотографий, возраста моего сына. Мне стало очень стыдно.


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

Сделать так, что война не касается нашей семьи, было невозможно

Когда захватили Крым, я понял, что будет война. И если я не пойду сейчас, это не уважать себя всю оставшуюся жизнь. Я пошел в военкомат, сказал, что готов. Кроме того, моему сыну исполнилось тогда 18-20 лет, я понимал, что он не служил, и его отправить туда - это верная гибель. А сделать так, что нашу семью это вообще не касается, нельзя. Я должен был пойти, чтобы это не пришло в Николаев.

Война всех меняет, там все воспринимается иначе. Вот, смотришь на звезды и понимаешь, что завтра их можешь не увидеть. Я разговаривал с друзьями по телефону, они друг с другом ссорились, не разговаривали. Я говорил: "Ребята, вы не понимаете, что такое война. Завтра кого-то из вас может не стать"Это такие мелочи. Совсем по-другому начинаешь ценить семью, близких, каждый момент своей жизни. И эти странные высокие фразы "Родина, гимн, флаг", там это уже приобретает форму реальности. 


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

В конце сентября 2014 года была вторая ротация 79-ой бригады. Наш второй батальон получил отпуск. Мы ехали домой и услышали, что 1 батальон входил менять 3 полк спецназначения и два наших БТРа выкатились на сепарский танк. Были уничтожены. Семеро ребят погибло, были тяжелые 300-е. Для нас это был шок. Первое дыхание войны рядом. Мы не знали ребят с 1 бата, но понимали, что это уже личное. У нас было желание мести.

Наш ротный сказал, что надо менять добровольцев, 1 батальон. Нас собралось человек 30, добавились ребята из разведроты, наше группировки возглавил Жуков (Евгений Жуков, позывной "Маршал", в то время командир роты разведки 79-ой николаевской отдельной аэромобильной бригады).

Сначала мы зашли в Пески. Там мы еще раз почувствовали, что война - это серьезно, когда ждали темноты для захоода в ДАП. Подъехала наша обшарпанная 64-ка (танк Т-64) на стволе было написано "Барсик", а в тонкости была нашивка "Барс". Он весь был в мазуте, усатый, в нашлемнике, с усталыми глазами. Подошел, перекрестил нас в БТРе и сказал: "Ребята, шесть минут на высадку, выгрузку иначе нас сожгут! С Богом!". И я понял, что это настоящая война. Когда зашли в аэропорт, наши два БТРа в темноте остановились у старого терминала. Стреляли отовсюду, трассеры летали. Мы кричим "Свои!", С матами, тянем все на себе. Подходит в темноту, чья-то рука тебя хватает и тянет. И "добро пожаловать в терминал!"


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

Моя война была довольно короткой. Я пробыл неделю. Именно на следующий день мы должны были ехать в Краматорск, пришла наша смена ...

Когда за нами приехали БТРы, сепары начали очень активно обстреливать нас. Мы давали отпор. В какой-то момент я увидел рядом со своими ногами гранату с сорванным кольцом. Рядом были другие ребята другого выхода, как отвергнуть ее, не было. Не хватило нескольких секунд, она разорвалась у меня в руках.

Я сосредоточился на технических моментах, 
потому что кормление с ложечки превращает в инвалида

Периода страшной депрессии у меня не было. Возможно, потому, что это произошло в аэропорту. ДАП был знаковым местом. Меня эвакуировали в Днепр, там меня встретила помощник губернатора Татьяна Петровна Губа.

Мне устроили такую ​​встречу, что я планету от марсиан спас. В больнице была невероятная поддержка. Приходили бабушки, пихали мне по 500 гривен, говорили, что все больницы обошли, меня искали. Матери с детьми приходили, мужчины - сумасшедшая поддержка.

Даже когда я проснулся первый день, увидел, что вместо рук у меня бинты, не понимал для чего рядом сидит психолог. Ну, случилось так, потерял руки, но была какая-то уверенность, что все будет у меня хорошо. Конечно, это все было под влиянием обезболивающих. 


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

На следующий день приехала моя семья. Я сам позвонил жене, мне врач дал телефон. Сказал, что я жив, только без рук. Для нее это был шок. Сын не мог решиться ко мне зайти. С ним поработал психолог. И потом были реанимация, лечение глаза, которое я до сих пор лечу. 

Прежде всего, я дал себе установку, что суицид - это грех и слабость. Этот вариант полностью отвергался. Сколько кому жить, никто не знает. Соответственно надо максимально счастливо чем заниматься. И главное - не жалеть себя и не пытаться разжалобить кого-то.

Жена с сыном приехали, сестра в слезах, я им сказал: "Сопли все подобрали и все будет хорошо". Сразу настроил себя, что надо сосредоточиться на технических моментах - нет рук, а как мне самому есть? Я показал, чтобы пришили мне ложку к напульснику, напульсник надевал на культю, все - ел сам. Потому, кормление с ложечки делает из тебя инвалида. Надо сосредоточиться на этом. И выключать любую жалость к себе.

У меня была уверенность, что поставят протезы и они заменят все собой. Всего же сразу не знаешь. Смотришь информацию - бионические протезы заменяют 70% функцию руки. Думал: "Ну, нормально. Что такое 30%? Ну, в носу не смогу ковыряться, еще что-то"Был уверен, ждал протезирования. Через год, когда протезировался, понял, что протезы не заменят всего. Но, все равно, не было у меня "все пропало". 


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

В конце жизни важным является то, сколько жизней вы спасли

Начал заниматься общественной деятельностью. В основном это медицинская реабилитация. В 2015 году мне позвонили из Киева и сказали, что им нужен в центр общественной ветеранской организации человек с инвалидностью. Сначала мне говорили, что там ничего серьезного не придется делать, а когда мы зарегистрировались, начали приходить ребята с проблемами, я понял, что здесь не все так просто и это такая работа, где надо что-то делать. Считаю, у нас одна из самых действенных организаций. Мы проводим еженедельные собрания по понедельникам. 30-50 человек приходит каждую неделю, планируют свою работу, предлагают, обсуждают. Это очень важная работа. Она дает понимание, что некогда расслабляться. Есть ребята, есть вопросы, которые нужно решать. Наша организация ничего ни у кого не выпрашивает, мы наоборот, предлагаем варианты. Подходим системно.


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

Когда я был в США, познакомился с ветераном Вьетнамской войны, Украинская по происхождению Славой Вирля. И он рассказал, как они возвращались из Вьетнама. Я вспомнил как это происходит у нас, когда говорят: "Я тебя туда не посылал». Ветераны возвращаются "лишними" в какой-то степени. Многие ребята начинают думать, что это было зря. Особенно, когда они проектируют это на погибших товарищей. Не все это выдерживают.

США это уже прошли, а мы на таком этапе. В Америке сейчас происходит очень системная работа государственная, волонтерская. Каждый ветеран может найти для себя психологическую поддержку на разных уровнях. Существуют общественные организации, люди, которые на государственные гранты делают ветеранские дома. Очень вдохновляет уважение к ветерану. Даже мне говорили, когда там представляли: "Благодарю за службу". Мне очень было приятно. Это нужно делать у нас. Нужно внедрять уважение, благодарность к ветеранам.

Так я работал три года. Два дня в неделю "ветеранствовал". Но получил общественный вес. И как-то в 2018 году мне позвонили, я услышал знакомый с ДАПа голос "Маршала". Он рассказал, что открывают патрульную академию, новую, американского образца, и нужен заместитель по воспитанию. Хотели, чтобы был ветеран с такими травмами, чтобы ребята на него смотрели и понимали, что не надо падать духом, чтобы мотивировал. Он сказал, что я могу подумать, столько времени, сколько мне надо. Я отключил связь и понял, что уже решил. Конечно, это был небольшой шок, но вызов. Я понимал, что если не приму это решение, буду жалеть. В первую очередь - это был личный вызов - смогу ли я физически перенести переезд в другой город, работу с 8:00 до 18:00, ведь настраивался сразу работать на общих условиях, без поблажек. "Если мы не доведем до ума эту реформу, вся кровь ребят, которые погибли, будет бесполезной"Я понял, что некуда деваться.


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

В мои обязанности входило воспитание молодых полицейских. Я всегда им пытался донести, чтобы они никогда не сдавались, не опускали рук. Объяснял, что они сделали трудный выбор. И действительно, сам не уверен, имел бы в их возрасте мужество - выбрать такую ​​профессию - тяжелую, сложную, неблагодарную. Часто они едут на линию, спасают людям жизнь, а им грубят, обзывают. Они постоянно рискуют жизнью. Я им говорю, что жизнь слишком коротка и в конце своей жизни они будут понимать сколько жизней спасли. И это главное.


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

Каждое утро в академии мы выполняем гимн и у меня слезы на глазах. За флаг разорву любого, если кто-то будет презирать его. На самом деле, очень много ребят подходят ко мне и благодарят. Я вижу, как горят у них глаза.

Когда приносишь общественную пользу, не чувствуешь себя инвалидом - 
это в первую очередь реабилитация

Я не ставил целью написать книгу. Писал в Facebook посты. Первый пост-рассказ написал о моменте ранения, которое я помнил очень четко, потому что сознания не терял. Писал с юмором. Он набрал много лайков. Людям было немного страшно читать, я понимаю, ведь писал не о том, как упал и нос разбил. Начали меня поощрять, чтобы я писал дальше. Я писал о таких вещах, которые придумать невозможно - взял гранату, взорвалось, упал и так далее ... Ко мне эти рассказы стали приходить. Как я в Мечке лежал, в офтальмологии. С начала решил, что буду писать все без внутренней цензуры. Где страх, там страх, где смех, там смех. Иначе, это не интересно никому - ни мне, ни, тем более, читателям. Во-вторых, я себя не заставляю, мол, я писатель, надо писать. И когда собралось 14 или 15 рассказов о том, как я был в реанимации, как учился есть заново, как ехал в поезде, летел в самолете, и другие вещи, мне из Николаева написал редактор газеты Владимир Пучков. Он предложил издавать книгу. Я говорил: "Подождите, ибо оно с меня завтра перестанет выходить и что я буду туда писать?". Он дождался, пока рассказов стало 30. Мы опубликовали в газете "Вечерний Николаев", затем в литературном альманахе. Затем он взялся за меня всерьез, фактически сам редактировал. 

На каждый рассказ я тратил 1,5-2 часа. Но такого, чтобы я писал без перерыва не было. Меня подбадривали и вдохновляли те люди, которые в Facebook писали комментарии и ставили лайки. Я понимал, что Facebook - это не показатель. Некоторые, возможно, ставили лайки не читая, чтобы поддержать меня. Трудно отличить сочувствие к автору и интерес к самому тексту. Книга - это уже немного другое. Человек не купит ее, чтобы услужить мне. Я решил попробовать. Так получилась книга "Жизнь после 16:30" (время, когда получил ранения).

Но, даже в предисловии в книге я сказал, что нет амбиций писателя. Не хочу быть в литературе, как Поплавский в музыке, когда он выходит на сцену и заставляет себя слушать. Для меня важно, если кто-то прочитает, у кого есть физические, моральные, психологические проблемы, и увидит, что можно жить. Для меня это будет важнее, чем 10 тысяч проданных экземпляров книги. В книге описана моя личная философия. Когда приносишь общественную пользу, - не чувствуешь себя общественным балластом, овощем, инвалидом - это в первую очередь реабилитация и для меня самого. Мне прикольно, когда получаю обратную связь от книги. 


Фото: Из личного архива Александра Терещенко

Считаю, тем, кто был на войне, важно об этом писать сейчас, потому что через пять лет окажется, что нас там вообще не было. Напишут генералы, люди, которые этого не видели. А когда пройдут годы, ты вряд ли сядешь это писать. Надо писать по горячим следам. Мы же не пишем историю завершенной войны. Это рассказы, повести, романы людей, которые видели это. Время расставит по местам кто писал на злобу дня, с чужих слов, а кто собственные переживания и впечатления.

У меня часто спрашивают, планирую ли написать вторую книгу. Но такой цели я перед собой не ставлю. Пишу о каких-то эпизодах из жизни. Это, как я говорю, моя философия, когда я с юмором преодолеваю какую-то ситуацию. Мне постоянно кажется, что я уже в слишком комфортных условиях. И постоянно пытаюсь себя выталкивать - жене говорю, что буду с сестрой, сестре говорю, что с другом. А сам в Киеве "один дома". Две недели хожу на работу, на службу, по магазинам совершенно один. Преодолеваю какие-то вещи, которые раньше казались сложными. Например, мне не приходило в голову, что я могу сам себе закапать глаз. На третьем году понял, что это совершенно не сложно. Есть о чем писать. И чем больше я загонять себя в такие условия, тем больше будет тем для написания. У меня сейчас есть около пяти рассказов. Сейчас времени меньше, муза реже приходит. Наберется хотя такой объем, как первая книга - напишу. А если нет, то не буду заставлять себя и читателей читать то, что написано под принуждением.