Facebook iPress Telegram iPress Twitter iPress search menu

Жить. А не переждать

Надія Калачова
Жить. А не переждать
Фото: @euromaidan
Война на Востоке Украины длится почти год. За это время согласно данным Агентства ООН по делам беженцев уже более миллиона украинцев были вынуждены покинуть свои дома. Около семидесяти тысяч переселенцев живут в Днепропетровске. Истории об их довоенном прошлом, минорном настоящем и неизвестном будущем собирала наш корреспондент.

Повенчанные войной

– В течение сорока лет изо дня в день я спускался в шахту и думал – поднимусь назад живым или нет. Тогда у меня не было страха. Теперь соседи дверьми стукнут, а я, мужик, вздрагиваю, – коренастый мужчина лет шестидесяти с густыми усами глотает воздух и бьет себя кулаком в грудь. – Что ж о жене с ее больным сердцем говорить? – он кивает головой на женщину по правую руку от себя. В вишневом, завязанном на подбородке платке, она похожа на Казанскую Божью Матерь. Постаревшую и без умиротворенности во взгляде.

– Мы ни на какие референдумы не ходили, – вступает в разговор супруга. – Мы просто жили с мужем тихонько, как муравьи. Когда впервые приехали в Днепропетровск в ноябре – ни разу за помощью не обратились. Не потому что гордые, просто ведь есть люди, которым нужнее.

С Марией Васильевной и Владимиром Петровичем (по просьбе героев имена изменены — прим. ред.), переселенцами с села Бахмутское Донецкой области, мы общаемся в помещение Красного креста. В Днепропетровске супруги живут в однокомнатной квартире у друзей. Надувной матрас, на котором они спали до недавнего времени, стал пропускать воздух. Вот и пришлось впервые просить помощи у благотворителей. 

ЧИТАЙТЕ: Когда у людей возникает иллюзия, что на фронте стало все спокойно, то помощь армии становится меньше, - волонтер Иван Богдан

– Мы же думали, что в Днепропетровске ненадолго – походим по монастырям, Богу помолимся и поедем назад в Бахмутское, – Мария Васильевна безнадежно вздыхает, – Вернулись в село за два дня до Нового года. Первого января снова обстрел. Снаряды попали в соседнюю улицу. Мы считали, что это далеко, не уезжали, – платок Марии Васильевны все норовит сбиться на сторону. Она поправляет его двумя ладонями. – На Крещение по телевизору пообещали перемирие – воду дадут посвятить. Я режу салаты, готовлюсь к празднику, а тут грохот, окна дрожат. Я упала на пол, голову в подушку спрятала, слышала где-то, что вата осколки задерживает. Мерзлая земля в шифер летит, а ощущения такое, будто это из самолетов бомбят. По улице десять градов пустили, как мы уцелели, не знаю. С утра я сказала мужу, чтобы рассчитывался с работы. Позвонила священнику, мы исповедовались, попросили благословения и опять уехали.


Фото: itar-tass.com

В Бахмутском у Владимира Петровича остались три сестры и племянницы. У Марии Васильевной – отец и тяжелобольная мать.

– Из-за них нам здесь покоя нет. Хоть батюшка благословил, у меня вот тут все печет, – Мария Васильевна прижимает ладонь к груди. – Предала их, оставила. Возле нашего дома в Днепропетровске собор рядом. Мы там за всю улицу, за всех соседей, записки пишем, молебны заказываем. А что мы еще можем для них сделать?

Владимир Петрович сложенной в кулак рукою вытирает слезы.

– А знаете чему я рада? – спрашивает Мария Васильевна и на ее лице впервые появляется тонкая ниточка улыбки. – Мы с мужем год назад повенчались. Он давно меня об этом просил, а у меня все хлопоты. Близкие собрались. Документ нам дали такой красивый. Венчание было как раз на двадцать девятую годовщину нашей свадьбы. А я еще думала, может круглой даты пождать. А видите, что через год случилось. Я Бога благодарю, что повенчаться успела. Убило бы меня под градами, а как же я на том свете без него?

Помощь Днепра

Пятиэтажное помещение бывшего трамвайного ДЕПО, где теперь находится центр для переселенцев, еще год назад стояло опустелым: прогнившие деревянные окна, отшелушившаяся краска на стенах, запах многолетней пыли. Теперь здесь пахнет борщом и гречневой кашей, слышен шум молотков и гул в длинных очередях.

Волонтерская инициатива "Помощь Днепра" возникла в июне прошлого года. Ее основатели – активисты днепропетровского Майдана. Спустя некоторое время к ним присоединились государственные структуры. Горисполком сдал в аренду помещение в трех минутах ходьбы от вокзала. Там переселенцы могут задать вопросы, которые зачастую у них возникают: о регистрации, пенсии, трудоустройстве. Здесь есть комнаты для временного проживания. Выдают гуманитарную помощь.

ЧИТАЙТЕ: По дороге на войну

– У нас есть специальная программа, где мы регистрируем и ведем мониторинг переселенцев: какую гуманитарную помощь человек получал и когда, – рапортует о роботе "Помощи Днепра" волонтер Евгений. – Мы неоднократно сталкивались с мошенниками, которые пытаются на этом нажиться.

С Евгением, парнем лет двадцати семи с рыжей бородкой, мы общаемся в столовой. На стенах повсюду приклеены белые листы с настойчивыми напоминаниями: "Убирайте за собой. Слуг здесь нет!", "Еду не выбрасывать. Кого поймаем – перестанем кормить всю семью!", "Волонтеры работаю не за зарплату. Имейте уважение к ним уважение!".

– Вы знаете, на самом деле не всем переселенцам хочется помогать, – замечая мой интерес к надписям на стенах, виновато объясняет Евгений. – Бывает, придут люди, и с порога с претензиями – "вы нам должны". В то же время есть те, кто пытаются не чувствовать себя жертвой, а включаются в процесс и помогают и себе, и другим.


Волонтер "Помощи Днепра" Евгений

В столовую заходит дедушка из советского прошлого: в кальсонах и тапочках. Наливает суп у плиты и садится за стол.

– Приятного аппетита, – отвлекается Женя. – А вообще люди бывают разные. Просто сейчас нам всем нужно вооружиться терпением, пониманием и принятием.

– Какие сейчас основные нужды переселенцев?

– С трудоустройством, если быть предельно честными, проблем особых нет. Кто хочет найти роботу – найдет, пусть не сразу ту, которую себе придумал. Сложнее с жильем. В области его почти нет. Находятся неравнодушные люди, которые за умеренную цену сдают дома, но их мало. Есть потребность в продуктах питания и предметах личной гигиены. Ресурсы исчерпались. Так как помогали раньше – сейчас помогать не получается. Ощутима усталость волонтеров.

– А почему ты  все еще помогаешь переселенцам? – спрашиваю.

– Мое решение было эмоциональным, – избегая пафосных слов, отвечает Евгений. Был такой запал после Майдана – отказаться от своей личной жизни и полностью себя посвятить волонтерству. Сейчас я даже не знаю, какая у меня мотивация. Психика сработала таким образом, что все эмоции, сострадание в том числе, блокируется.

Потери в тылу

В просторном кабинете, где дежурят терапевт и психолог, пахнет мятными травами. Атмосферу уюта создают старая советская кукла с синими волосами и плюшевый мишка.

– На этом стульчике до вас сидела женщина, – с профессиональной отрешенностью рассказывает Сергей, психолог государственной службы по чрезвычайным ситуациям. – О своем завтрашнем дне она не знает ничего. Ее дочь в больнице. Роботы нет. Ей нужно пойти хотя бы в парк погулять, а она может только сидеть и плакать. Перед ней был парень двадцатилетний. Он завтра переезжает жить в Кировоград. Там у него нет совершенно никаких знакомых. Выписали ему успокаивающие. У большинства переселенцев посттравматический синдром. У некоторых заметны обострения.

– Что вы им советуете?

– Меньше смотреть новости, меньше читать газет. Переселенцам, чтобы выйти из депрессии, нужны позитивные изменения. Простой регистрации и куска хлеба – недостаточно. Я не могу говорить им: "То, что было вчера, забудьте. Отвлекитесь. За окном все прекрасно", – продолжает он эмоциональней. –  Ведь на самом деле идет война, дорожает жизнь, не видно просвета, только снаряды за окном не летают. Я стараюсь им донести: "Ребята, вы приехали сюда жить, а не переждать". Ведь люди, которые живут в центре для переселенцев, должны быть здесь всего два-три дня. А они же живут здесь месяцами. Потому что здесь есть помощь, а за центром – пугающая неизвестность. Они просто ждут, а чего ждут – никто не знает. Нужно разредить места массового скопления переселенцев. Если человек попадает в среду, где люди живут совершенно другой жизнью, он сам быстрее адаптируется.

– Не у всех людей есть ресурс, чтобы с проблемами, в которых они оказались справиться самим, – противоречу доктору.

– Я скажу жестокую фразу, – он выдерживает паузу, как перед оглашением диагноза смертельно больному. – На любой войне есть потери. Это потери не только на линии фронта, но и здесь в тылу. Просто это будет не осколок или пуля, а инфаркт, алкоголизм, или другое заболевание на почве психических расстройств. Все вокруг очень устали от войны. 

"От бомб убежали, чтобы с голоду умереть"

Женщина лет шестидесяти, тяжело волоча ногами, заходит в просторный кабинет благотворительного центра. Тучным телом она опирается на деревянную клюку.

– Спортсменкой была, первенство Союза защищала, – бубнит про себя. – От войны вот убежала, а с голоду умираю.

Замечая мой взгляд, говорит выразительней:

– В сумке у меня кусок черствого хлеба. Это чтобы сил хватило за помощью прийти. От государства я пособия не получаю. Чтобы поехать, узнать почему, деньги нужны, на трамвай, маршрутку. А где их взять?


Людмила Ивановна

Людмила Ивановна – беженка с Попасной, Луганской области. В Днепропетровске живет уже семь месяцев. Но помощь от волонтеров, говорит, получает впервые. Мы общаемся с ней в кабинете благотворительной организации Католической церкви "Каритас", где семьям переселенцев выдают денежную помощь – больше четырех тысяч гривен на семью. Под опекой "Каритаса" в Днепропетровске находятся  около пятисот таких семей.

– Я знакомому две тысячи должна. Он мне в январе помог старшую дочь, невестку и внучек в Днепропетровск переправить. По пятьсот гривен за человека нужно заплатить, – отчитывается женщина. – А внук, чтобы приехать сюда, с Попасной до Артемовска на локтях полз. Сорок три километра. Семь дней. Трижды его ловили. Один раз ДНР, два раза Нацгвардия. Думали, корректировщик, а он просто хлопец напуганный. Сегодня он на завод должен устроиться, если невропатолога пройдет. У него голова все время болит, но я предупредила, чтобы у доктора он об этом не вспоминал.

– А вы сами как оказались здесь? – спрашиваю женщину.

Людмила Ивановна упирается глазами в потолок, будто там сокрыт ответ на мой вопрос.

– У меня в Попасной инсульт случился. Дочери решили меня оттуда увезти. Со мной отправили двенадцатилетнюю внучку. Между Первомайском и Алчевском началась стрельба, хоть и обещали день перемирья. Машина наша трижды перевернулась. Мне осколком ногу ранило, – женщина поднимает до колена черные брюки. – Видите шрам вот остался. С этой ногой я еще полкилометра до Алчевска пешком шла. Но я больше внимание внучке уделяла, ее контузило. Вокзал там был битком набит людьми. Ехали кто куда. Двести гривен я заплатила, чтобы сесть в поезд. Билетов даже никто не проверял. Халат мой был посечен осколками – почти голая была. Проводница на меня поглядела, простынь укрыться дала.

То, что находится в Днепропетровске, Людмила Ивановна поняла только на вторые сутки после приезда. Первые дни они с внучкой жили на вокзале, не зная куда идти и что делать. Помог незнакомый мужчина – пригласил пожить у него на даче. В том маленьком доме помещалась только одна кровать.

– Когда было солнечно – мы жили под грушей,– она подносит опухшие пальцы к белому лбу. Крестится. – Истинный Бог, так было. Только в дождь шли в дом, ложились на кровать поперек, ноги на стенке, и спали так.

Когда настали холода, социальная служба поселила Людмилу Ивановну в общежитие для глухонемых. Женщине сделали операцию на ноге, подлечили. Внучка вернулись домой. В Попасной стало спокойнее.

– Но через месяц я опять оказалась на улице. Первого ноября директор общежития приказал всем кто слышит освободить помещение. Добрый человек нашелся – пригласил жить в малосемейку. Там холодно, сыро, угол течет. Нас теперь там семь человек живет: старшая дочь с мужем и детьми, невестка и внучка, та, что летом со мной бежала. Мама ее в Попасной осталась. Невестка и зять роботу найти не могут. Их трудовые в Дебальцево. Я на внучку хочу опеку оформить, чтобы помощь какую-то получать. Для этого нужна заверенная  нотариусом доверенность матери. Я им говорю: "Мать ее под землей прячется. Где она среди разрушенного города нотариуса найдет?" – В глазах Людмилы Ивановны ни злобы, ни ненависти, только боль и непонимание. – Воды, газа, света нет, все лица с земли стирается, а им печати нужны.

"Не нужно спасать мир"

Кабинет Инны Александровны, руководителя государственного центра социальных служб, находится по соседству с офисом "Каритаса". На ее рабочем столе разложена большая карта Украины. Дневной свет сквозь белые жалюзи падает на цветы, слишком красивые, чтобы быть живыми. Инна Александровна, с искусно нанесенным макияжем и ухоженной прической, сидит, сохраняя осанку.

– Меня очень радует, что к работе с переселенцами подключились благотворительные фонды. Ведь государство всех приголубить и накормить не может, – она говорит четко и с расстановкой. – 31 января был последний термин регистрации переселенцев. Те, кто выезжали из зоны АТО позже, получать выплаты или переоформлять пенсии уже не могут. Такой закон.

– Вся надежда теперь на волонтеров, получается? Вы с ними как-то сотрудничаете?

– Волонтеров я люблю, у них есть живой, негосударственный, ход мысли. Но часто сами общественные инициативы противопоставляют себя государственным органам, считая нас "проклятыми чиновниками", – Инна Александровна берет в руки карандаш и начинает непроизвольно стучать им где-то в области Крыма. – Это в корне неправильно, ведь если работать вместе, результат будет эффективнее. Когда начиналась инициатива "Помощь Днепра", у них было большое желание помочь переселенцам, но были ограниченные ресурсы. Государство в меру своих возможностей подключилось их к работе. Благодаря нашему сотрудничеству в центре для переселенцев действует принцип единого окна – все вопросы можно решить в одном месте, не бегая по городу с одной инстанции в другую. В тоже время у волонтерских инициатив подход к работе часто сиюминутный – написали в фейсбуке: "Нужны ботинки". И все несут эти ботинки, а они в таком количестве не нужны. Волонтерским инициативам часто не хватает прагматизма.  Например, есть инициатива готовить детей переселенцев к ВНО. Мне кажется, им в первую очередь нужно обратиться в департамент образования, где есть списки детей-переселенцев. Идти к первоисточнику. Можно конечно в соцсетях об этом написать. Только зачем?


Инна Александровна

– Волонтеры выглядят зачастую романтиками, – неумело, защищаю общественных активистов.

– Только вчера ко мне приходили  такие романтики. Говорят: "Мы будем спасать мир", – Инна Александровна не скрывает сарказма в голосе. – Я людей, которые хотят спасти мир, боюсь. Я им говорю: "За нас за всех Господь побеспокоится, а вы начните с малого. Где ваша организация находится? Вот и начните спасать мир с этого района". Иногда я себе корю, что так жестко разговариваю с ними. Но это моя жизнь. Поэтому, когда я вижу людей, которые с этого пытаются сделать пафос и фарс, я злюсь. В отношении государства и волонтеров нужно помнить – кто постучит, тому откроют, те же, кто на площадях будут кричать о спасении мира, ничего не добьются.

Люди – золотые

В темном коридоре центра для переселенцев своей очереди на регистрацию ждет Ольга Константиновна, беженка с Дебальцево. Из-под серой шапки с козырьком у нее выбилось пасмо седых волос.

– Я вчера больницу для мамы искала, – начинает она, и в ее голосе слышится усталость. — У мужчины в военной форме дорогу решила узнать. Голова затурканная совсем. Спросила: "Как в Дебальцево пройти?". Он смерил меня глазами и ругается начал. Видно был в наших краях и людей нехороших там встретил. Он кричит на меня, а я за каждым словом у него прощения прошу. Только по глазам вижу – не простит.

У самой Ольги Константиновны взгляд человека, который всем и все давно простил.

– Я в Дебальцево с ребятами золотыми познакомилась. С Мишей, Васильком, Олежкой, – за каждым именем она делает паузу, – Игорем Васильевичем, он Игорьком просил его называть, Леней, Пашей, Сергеем Владимировичем. Души у них чистые. Звонили мне сюда. "Тьотю Олю, ви там тримайтесь", – это они мне так говорили. Я же здесь в безопасности, а они на войне. Когда у меня хлеба не было, они мне свой отвали. Серый такой, черствый. Только такой у них и был. Я теперь за детей своих не так переживаю, как за этих ребятишек. Они же возле смерти ходят. Я здесь чувствую, будто предала их. Там я была нужна им. Штаны им стирала. Меня за эти штаны соседи днровцам сразу бы сдали. А сейчас мама у меня в больнице. Деньги, деньги, деньги. Хлопцы мои обещали с лекарствами помочь. Доктор в Днепропетровске, как это услышал, орал на меня: "Как вы можете у солдат забирать, им же нужнее". Не понимает он, что мы с ними за это время родными стали. Но и в больнице золотой человек нашелся. Танечка. Медсестра. Принесла мне халатик такой старенький. Но ничего, я его выстираю, маме будет.

– Почему вы называете людей золотыми?

– Потому, что хорошие люди, как золото, с неба дождем не сыпятся, только появляются иногда среди нас с приливами беды.

Фото: Надежда Калачова