Я всегда носил с собой гранату. Знал, что в плен не сдамся, а взорву себя, - солдат Артем Заика
18 января 2015, 19:37
Артем Заика. Фото: Vika Yasyns'ka
Интернет-издание Цензор.нет публикует рассказ украинского бойца-десантника, который прошел чуть ли не через все наиболее адские сражения русско-украинской войны и остался живым. Артем Заика до войны жил спокойной жизнью, теперь он залечивает раны и мечтает вернуться на передовую, чтобы добить врага.
Как-то попали мы под обстрел, и мне пришлось своего товарища, истекающего кровью, тащить на себе через все поле. Он был вдвое больше меня, 2 метра ростом. У него было сквозное ранение руки и плеча. Хорошо, что у нас были американские аптечки, я засыпал ему в одну рану порошок, а на вторую наложил жгут.
И решил его тащить, потому что он не был мне равнодушен. Пару метров протащил - упал, снова пару метров протащил - упал. Был вечер, и нас очень обстреливали. Это просто чудо, что как-то мы перешли поле, ибо идти пришлось около двух километров. Сейчас этот солдат жив, и уже прошел реабилитацию.
Я родился в селе Новоселовка, Полтавской области. У меня юридическое образование, но работал в агрофирме. Когда увидел повестку, даже сомнения не было, что надо идти свое государство защищать. Родители отнеслись к этому трудно. Но они знают мое упрямство и были вынуждены согласиться с моим выбором. Я попал в 13-й десантно-штурмовой батальон 95-й отдельной аэромобильной бригады еще в марте.
И решил его тащить, потому что он не был мне равнодушен. Пару метров протащил - упал, снова пару метров протащил - упал. Был вечер, и нас очень обстреливали. Это просто чудо, что как-то мы перешли поле, ибо идти пришлось около двух километров. Сейчас этот солдат жив, и уже прошел реабилитацию.
Я родился в селе Новоселовка, Полтавской области. У меня юридическое образование, но работал в агрофирме. Когда увидел повестку, даже сомнения не было, что надо идти свое государство защищать. Родители отнеслись к этому трудно. Но они знают мое упрямство и были вынуждены согласиться с моим выбором. Я попал в 13-й десантно-штурмовой батальон 95-й отдельной аэромобильной бригады еще в марте.
Пока я был на фронте, мне пришлось овладеть многими военными специальностями. Был старшим стрелком, помощником пулеметчика и помощником гранатометчика, дошел аж до водителя БТР. В батальоне у нас не было своих Бтров, все машины были прикомандированы и все - в ужасном состоянии, разваливались на ходу; резина у них была или лысая, или вообще плохая.
Нам немало боев пришлось пройти, но худшие моменты начались в августе, когда у врагов появилось серьезное тяжелое вооружение. Базировались мы в Славянске. В целом наш батальон зачищал города и села.
Трудно было, когда мы попали в окружение сепаров между городом Старобешево и Волновахой. Нас десантировали с вертолетов, задачу никто не озвучил. И получилось так, что мы просидели 17 дней в окружении, потому что как раз в этот момент произошел иловайский котел.
Позже мы узнали, что со стороны Иловайска 79-я аэромобильная бригада должна была вести бой, а мы должны были принимать сепаров, которые будут бежать на Волноваху. К нам прорвалось пятеро парней, они были из 51-й и 49-й бригады, и рассказали нам о трагедии под Иловайском. Таким образом наша задача была аннулирована. Затем мы обнаружили, что на окраине Старобешево патрулируют российские танки, а у нас из тяжелого оружия не было ничего, даже ни РПГ, максимум, что мы имели - это "мухи" и один АГС. Когда на нашу локацию случайно наткнулись террористы, приняв наш блокпост за своих, то предупредили, если мы их убьем, то нас сразу расстреляет их артиллерия. Мы хотели открыть по ним огонь, но поняли, что у нас нет шансов против артиллерии. Нам дали час на то, чтобы отступить. Пока отходили - по той позиции, где мы стояли, начал работать миномет и разбил ее вдребезги.
Мы отошли, но недалеко, и засели на пасеке возле озера под городом. У нас не было ничего - ни воды, ни еды. Воду пили из оврагов, или из озера. Она неприятная, но пить очень хотелось. Зная о том, что случилось под Иловайском, нам пришлось отступать еще чуть дальше и ждать, пока нас заберут. Вокруг были лишь блокпосты сепаратистов. Мы жили в посадке, дней десять точно. Потом к нам прорвалась 72-я бригада, Зилом привезли сухпайки, воды немного, а потом каким-то чудом пробились пацаны из нашей бригады и забрали нас.
Мы должны были ехать обратно в Славянск, но возле Углегорска получили новое задание, развернулись и поехали обратно в сторону Донецка. За несколько часов приехали еще наши на броне, сначала думали, что нас на Донецк направляют, но нас отправили на Тельманово. В этом городе у врагов стояли ракетные установки "Птур". Пробиться туда было очень трудно. Заняли оборону, стали поближе, потому что из города по нашим позициям уже очень сильно работала артиллерия. Бтры кипели, колеса сыпались. Пока велись обстрелы, зашли в какое-то село, возле Тельманова, сепары начали бежать, они были без оружия, и мы по ним не стреляли, а местные позакрывали магазины, выкрикивая, зачем мы сюда приехали.
Из того села убегали и чеченцы на бусе, спереди они посадили малых детей, чтобы прикрываться, конечно, обстреливать их мы не могли. После зачистки этого села у нас были раненые, но не было убитых. Потом мы вернулись на позиции под город, но нам не давали зайти, потому что лупили со всех сторон, не останавливаясь. С другой стороны этого города должна была идти в бой Нацгвардия. Но их разбили по дороге.
Нам немало боев пришлось пройти, но худшие моменты начались в августе, когда у врагов появилось серьезное тяжелое вооружение. Базировались мы в Славянске. В целом наш батальон зачищал города и села.
Трудно было, когда мы попали в окружение сепаров между городом Старобешево и Волновахой. Нас десантировали с вертолетов, задачу никто не озвучил. И получилось так, что мы просидели 17 дней в окружении, потому что как раз в этот момент произошел иловайский котел.
Позже мы узнали, что со стороны Иловайска 79-я аэромобильная бригада должна была вести бой, а мы должны были принимать сепаров, которые будут бежать на Волноваху. К нам прорвалось пятеро парней, они были из 51-й и 49-й бригады, и рассказали нам о трагедии под Иловайском. Таким образом наша задача была аннулирована. Затем мы обнаружили, что на окраине Старобешево патрулируют российские танки, а у нас из тяжелого оружия не было ничего, даже ни РПГ, максимум, что мы имели - это "мухи" и один АГС. Когда на нашу локацию случайно наткнулись террористы, приняв наш блокпост за своих, то предупредили, если мы их убьем, то нас сразу расстреляет их артиллерия. Мы хотели открыть по ним огонь, но поняли, что у нас нет шансов против артиллерии. Нам дали час на то, чтобы отступить. Пока отходили - по той позиции, где мы стояли, начал работать миномет и разбил ее вдребезги.
Мы отошли, но недалеко, и засели на пасеке возле озера под городом. У нас не было ничего - ни воды, ни еды. Воду пили из оврагов, или из озера. Она неприятная, но пить очень хотелось. Зная о том, что случилось под Иловайском, нам пришлось отступать еще чуть дальше и ждать, пока нас заберут. Вокруг были лишь блокпосты сепаратистов. Мы жили в посадке, дней десять точно. Потом к нам прорвалась 72-я бригада, Зилом привезли сухпайки, воды немного, а потом каким-то чудом пробились пацаны из нашей бригады и забрали нас.
Мы должны были ехать обратно в Славянск, но возле Углегорска получили новое задание, развернулись и поехали обратно в сторону Донецка. За несколько часов приехали еще наши на броне, сначала думали, что нас на Донецк направляют, но нас отправили на Тельманово. В этом городе у врагов стояли ракетные установки "Птур". Пробиться туда было очень трудно. Заняли оборону, стали поближе, потому что из города по нашим позициям уже очень сильно работала артиллерия. Бтры кипели, колеса сыпались. Пока велись обстрелы, зашли в какое-то село, возле Тельманова, сепары начали бежать, они были без оружия, и мы по ним не стреляли, а местные позакрывали магазины, выкрикивая, зачем мы сюда приехали.
Из того села убегали и чеченцы на бусе, спереди они посадили малых детей, чтобы прикрываться, конечно, обстреливать их мы не могли. После зачистки этого села у нас были раненые, но не было убитых. Потом мы вернулись на позиции под город, но нам не давали зайти, потому что лупили со всех сторон, не останавливаясь. С другой стороны этого города должна была идти в бой Нацгвардия. Но их разбили по дороге.
Когда мы все-таки прорвались, зайдя в середину города, наткнулись на кучу сепарских блокпостов.
Когда мы все-таки прорвались, зайдя в середину города, наткнулись на кучу сепарских блокпостов. И тут тоже враги начали все бросать и бежать, так как когда услышали, что заходит 95-я бригада, - испугались
На одном из постов мы отжали волгу и МТЛБ. Потом начали вешать свои флаги на зданиях. Мне поручили выставить блокпост в центр города, местные начали выходить потихоньку, разглядывать, что и как. Одна бабуля пришла и начала кричать: "Укропи, зачем вы разгромили РЭС, там только ремонт сделали. Это ваша Украина во всем виновата". А потом появился какой-то дед, он был на нашей стороне и начал сражаться с этой бабкой. Кричал ей, что у тебя сын за "ДНР" воюет, а она в ответ: "А что мне делать, у нас работы нет. Все нас покинули. Денег нет, а там ему дали работу и автомат". Впоследствии мы узнали, что ее сына на одном из блокпостов убили. А потом заметили "Шкоду", которая ехала в нашу сторону. На команду остановиться водитель не отреагировал. Когда я начал стрелять вверх, он все равно не остановился, пришлось стрелять по машине. Я попал в мотор и колеса. Водителя задержали,а внутри обнаружили кучу агитлитературы за "ДНР", 2 автомата, 4 гранаты, 2 боекомплекта. Этого водителя мы передали спецслужбам.
Люди рассказывали о том, какая сильная была агитация, о том, как им говорили, что предоставят российский статус, что жизнь у них будет теперь новая и намного лучше, чем была при Украине. А в результате у них не было ни света, ни воды, а во время последнего боя сепары повредили газопровод.
На выезде из этого города мы увидели очень неприятную картину: за сепарским блокпостом была разбита колонна Нацгвардии, убитых ребят мы забрали, потому что людей надо было похоронить. По дороге в Славянск нам опять дали новое задание - идти на штурм Старобешево. Но на утро Порошенко ввел перемирие и штурм отменили.
В бою под Тельмановим меня сильно контузило от очень мощного взрыва. Я тогда еще не понимал, какие последствия будут от этого. Когда пришел в себя, голова трещала неимоверно. Мне укололи буторфанол и кетанов. Наверное, благодаря ему я и мог вести бои. Но когда уже после объявления перемирия мы должны были ехать на 32-й блокопст, пробить линию сепаров, чтобы доставить ребятам боеприпасы и еду, мне было очень плохо. Я даже лег на БТР. Пришлось все время быть на обезболивающих. Колол себе их сам. Когда добрались до блокпоста - то было страшное зрелище: били со всех сторон, было непонятно, кто по кому стреляет и откуда идет огонь. Благодаря нашим командирам и особенно разведке, мы не попали под ракеты, которые могли нас разбить вдребезги. Там хорошо поработал наш первый батальон. Сам блокпост имел такой вид: среди поля стоит автобусная остановка, два или три дерева целых, а все остальное вокруг в пламени. Как там пацаны стояли - не представляю. Там осталось где-то 30 человек, а по технике они имели лишь одну отжатую БРДМку, мне было их очень жаль. Когда отходили - чуть перестреливались с сепарами, но для нас - это уже было просто пустяком.
Как только вернулись в Славянск - узнали, что 32-я снова в окружении. Мы должны были снова ехать, чтобы их выводить, но что-то изменилось в планах штаба.
А через две недели нас отправили на ротацию. Вывели в Житомир на пункт постоянной дислокации. Я съездил домой ненадолго, когда вернулся - мне стало очень плохо: постоянно мучили головные боли, несколько раз случались приступы судорог. Я очень плохо слышал, начал заикаться, перестал разговаривать. После снимков МРТ заключили, что у меня контузия средней тяжести, а сейчас ее переквалифицировали в тяжелое состояние. Врачи обнаружили у меня закрытую черепно-мозговую травму с поражением сосудов головного мозга, еще было зажато 4 нерва в позвоночнике. Пролечился в госпитале и вроде все наладилось. Поехал домой на реабилитацию, но там мне опять стало плохо, поднялась температура, повторились приступы судорог. Меня забрала скорая в районную поликлинику, где я лежал без сознания в реанимации. Потом перевели в неврологическое отделение, накололи наркотиками и скорая доставила меня в госпиталь в Полтаве. После приступов у меня сначала не работало плечо, не мог ходить, теперь не работает рука. Еще я плохо вижу на один глаз, периодически бывают судороги и приходится постоянно находиться на обезболивающих. Пока изменили курс лечения, потому что некоторые лекарства мой организм уже просто не принимает. Мне предлагают лечение в клинике Израиля, но там очень дорого. В Полтаве тоже есть клиника - там мне пообещали, что через два месяца я буду, как новая копеечка.
Я никогда не забуду своих ощущений, когда в моего боевого товарища попали из гранатомета. Меня просто Бог отвел от этого, наверное, потому что я сидел рядом с ним сзади, а затем перешел на перед БТРа. Товарищ сделал выстрел из гранатомета и ему ответили тем же. От него только ноги остались, а больше ничего нельзя было собрать. Сейчас у него родился маленький ребенок. А еще не забуду, когда я увидел мешки в крови, которые шевелились. У меня какой-то страшный шок тогда случился, я начал пацанам говорить, что там кто-то жив, а они мне рассказали, что это просто нервы работали.
Раньше я жил и мне было все равно, что со мной будет. Так же я шел на эту войну, думал, что там не так уж и ужасно, а когда прошел первый бой, понял, что оно такое - война.
Еще я друзей начал ценить очень сильно. Как-то мне пришлось своего раненого товарища, истекающего кровью, тащить на себе через все поле.Он был вдвое больше меня, 2 метра ростом. У него было сквозное ранение руки и плеча. Хорошо, что у нас были американские аптечки, я засыпал ему в одну рану порошок, а на вторую наложил жгут. И решил его тащить, потому что он для меня не был равнодушным. Пару метров протащил - упал, снова пару метров протащил - упал. Был вечер, и нас очень обстреливали. Это просто чудо, что как-то мы перешли поле, потому что тянуть пришлось около двух километров. Сейчас этот солдат жив, и уже прошел реабилитацию.
Для меня умереть - это не так страшно, самый большой страх - это попасть в плен и почувствовать на себе пытки. Я всегда думал, если такое со мной случится, то я просто підірвуся и не сдамся. И такие моменты были. У меня всегда с собой была граната Ф-1, она обычно не используется просто так, а ставится на растяжки, потому что у нее большой осколочний радиус поражения. Одну я носил для себя, держал ее на американском поясе сзади, в специальном чехле.
У меня много мечтаний, самая большая - это чтобы война закончилась. А еще, хоть мне еще только 24 года, я хочу семью и детей. На войне было не по себе от мысли, что не оставлю после себя ни сына, ни дочери. А на фронт я бы уже давно вернулся, только не могу пока по состоянию здоровья. Но надеюсь, что поправлюсь и пойду воевать.
Раньше я жил и мне было все равно, что со мной будет. Так же я шел на эту войну, думал, что там не так уж и ужасно, а когда прошел первый бой, понял, что оно такое - война.
Еще я друзей начал ценить очень сильно. Как-то мне пришлось своего раненого товарища, истекающего кровью, тащить на себе через все поле. Он был вдвое больше меня, 2 метра ростом. У него было сквозное ранение руки и плеча. Хорошо, что у нас были американские аптечки, я засыпал ему в одну рану порошок, а на вторую наложил жгут. И решил его тащить, потому что он не был мне равнодушен. Пару метров протащил - упал, снова пару метров протащил - упал. Был вечер, и нас очень обстреливали. Это просто чудо, что как-то мы перешли поле, потому что тянуть пришлось около двух километров. Сейчас этот солдат жив, и уже прошел реабилитацию.
Для меня умереть - это не так страшно, самый большой страх - это попасть в плен и почувствовать на себе пытки. Я всегда думал, если такое со мной случится, то я просто подорвусь и не сдамся. И такие моменты были. У меня всегда с собой была граната Ф-1, она обычно не используется просто так, а ставится на растяжки, потому что у нее большой осколочний радиус поражения. Одну я носил для себя, держал ее на американском поясе сзади, в специальном чехле.
У меня много мечтаний, самая большая - это чтобы война закончилась. А еще, хоть мне еще только 24 года, я хочу семью и детей. На войне было не по себе от мысли, что не оставлю после себя ни сына, ни дочери. А на фронт я бы уже давно вернулся, только не могу пока по состоянию здоровья. Но надеюсь, что поправлюсь и пойду воевать.
Люди рассказывали о том, какая сильная была агитация, о том, как им говорили, что предоставят российский статус, что жизнь у них будет теперь новая и намного лучше, чем была при Украине. А в результате у них не было ни света, ни воды, а во время последнего боя сепары повредили газопровод.
На выезде из этого города мы увидели очень неприятную картину: за сепарским блокпостом была разбита колонна Нацгвардии, убитых ребят мы забрали, потому что людей надо было похоронить. По дороге в Славянск нам опять дали новое задание - идти на штурм Старобешево. Но на утро Порошенко ввел перемирие и штурм отменили.
В бою под Тельмановим меня сильно контузило от очень мощного взрыва. Я тогда еще не понимал, какие последствия будут от этого. Когда пришел в себя, голова трещала неимоверно. Мне укололи буторфанол и кетанов. Наверное, благодаря ему я и мог вести бои. Но когда уже после объявления перемирия мы должны были ехать на 32-й блокопст, пробить линию сепаров, чтобы доставить ребятам боеприпасы и еду, мне было очень плохо. Я даже лег на БТР. Пришлось все время быть на обезболивающих. Колол себе их сам. Когда добрались до блокпоста - то было страшное зрелище: били со всех сторон, было непонятно, кто по кому стреляет и откуда идет огонь. Благодаря нашим командирам и особенно разведке, мы не попали под ракеты, которые могли нас разбить вдребезги. Там хорошо поработал наш первый батальон. Сам блокпост имел такой вид: среди поля стоит автобусная остановка, два или три дерева целых, а все остальное вокруг в пламени. Как там пацаны стояли - не представляю. Там осталось где-то 30 человек, а по технике они имели лишь одну отжатую БРДМку, мне было их очень жаль. Когда отходили - чуть перестреливались с сепарами, но для нас - это уже было просто пустяком.
Как только вернулись в Славянск - узнали, что 32-я снова в окружении. Мы должны были снова ехать, чтобы их выводить, но что-то изменилось в планах штаба.
А через две недели нас отправили на ротацию. Вывели в Житомир на пункт постоянной дислокации. Я съездил домой ненадолго, когда вернулся - мне стало очень плохо: постоянно мучили головные боли, несколько раз случались приступы судорог. Я очень плохо слышал, начал заикаться, перестал разговаривать. После снимков МРТ заключили, что у меня контузия средней тяжести, а сейчас ее переквалифицировали в тяжелое состояние. Врачи обнаружили у меня закрытую черепно-мозговую травму с поражением сосудов головного мозга, еще было зажато 4 нерва в позвоночнике. Пролечился в госпитале и вроде все наладилось. Поехал домой на реабилитацию, но там мне опять стало плохо, поднялась температура, повторились приступы судорог. Меня забрала скорая в районную поликлинику, где я лежал без сознания в реанимации. Потом перевели в неврологическое отделение, накололи наркотиками и скорая доставила меня в госпиталь в Полтаве. После приступов у меня сначала не работало плечо, не мог ходить, теперь не работает рука. Еще я плохо вижу на один глаз, периодически бывают судороги и приходится постоянно находиться на обезболивающих. Пока изменили курс лечения, потому что некоторые лекарства мой организм уже просто не принимает. Мне предлагают лечение в клинике Израиля, но там очень дорого. В Полтаве тоже есть клиника - там мне пообещали, что через два месяца я буду, как новая копеечка.
Я никогда не забуду своих ощущений, когда в моего боевого товарища попали из гранатомета. Меня просто Бог отвел от этого, наверное, потому что я сидел рядом с ним сзади, а затем перешел на перед БТРа. Товарищ сделал выстрел из гранатомета и ему ответили тем же. От него только ноги остались, а больше ничего нельзя было собрать. Сейчас у него родился маленький ребенок. А еще не забуду, когда я увидел мешки в крови, которые шевелились. У меня какой-то страшный шок тогда случился, я начал пацанам говорить, что там кто-то жив, а они мне рассказали, что это просто нервы работали.
Раньше я жил и мне было все равно, что со мной будет. Так же я шел на эту войну, думал, что там не так уж и ужасно, а когда прошел первый бой, понял, что оно такое - война.
Еще я друзей начал ценить очень сильно. Как-то мне пришлось своего раненого товарища, истекающего кровью, тащить на себе через все поле.Он был вдвое больше меня, 2 метра ростом. У него было сквозное ранение руки и плеча. Хорошо, что у нас были американские аптечки, я засыпал ему в одну рану порошок, а на вторую наложил жгут. И решил его тащить, потому что он для меня не был равнодушным. Пару метров протащил - упал, снова пару метров протащил - упал. Был вечер, и нас очень обстреливали. Это просто чудо, что как-то мы перешли поле, потому что тянуть пришлось около двух километров. Сейчас этот солдат жив, и уже прошел реабилитацию.
Для меня умереть - это не так страшно, самый большой страх - это попасть в плен и почувствовать на себе пытки. Я всегда думал, если такое со мной случится, то я просто підірвуся и не сдамся. И такие моменты были. У меня всегда с собой была граната Ф-1, она обычно не используется просто так, а ставится на растяжки, потому что у нее большой осколочний радиус поражения. Одну я носил для себя, держал ее на американском поясе сзади, в специальном чехле.
У меня много мечтаний, самая большая - это чтобы война закончилась. А еще, хоть мне еще только 24 года, я хочу семью и детей. На войне было не по себе от мысли, что не оставлю после себя ни сына, ни дочери. А на фронт я бы уже давно вернулся, только не могу пока по состоянию здоровья. Но надеюсь, что поправлюсь и пойду воевать.
Раньше я жил и мне было все равно, что со мной будет. Так же я шел на эту войну, думал, что там не так уж и ужасно, а когда прошел первый бой, понял, что оно такое - война.
Еще я друзей начал ценить очень сильно. Как-то мне пришлось своего раненого товарища, истекающего кровью, тащить на себе через все поле. Он был вдвое больше меня, 2 метра ростом. У него было сквозное ранение руки и плеча. Хорошо, что у нас были американские аптечки, я засыпал ему в одну рану порошок, а на вторую наложил жгут. И решил его тащить, потому что он не был мне равнодушен. Пару метров протащил - упал, снова пару метров протащил - упал. Был вечер, и нас очень обстреливали. Это просто чудо, что как-то мы перешли поле, потому что тянуть пришлось около двух километров. Сейчас этот солдат жив, и уже прошел реабилитацию.
Для меня умереть - это не так страшно, самый большой страх - это попасть в плен и почувствовать на себе пытки. Я всегда думал, если такое со мной случится, то я просто подорвусь и не сдамся. И такие моменты были. У меня всегда с собой была граната Ф-1, она обычно не используется просто так, а ставится на растяжки, потому что у нее большой осколочний радиус поражения. Одну я носил для себя, держал ее на американском поясе сзади, в специальном чехле.
У меня много мечтаний, самая большая - это чтобы война закончилась. А еще, хоть мне еще только 24 года, я хочу семью и детей. На войне было не по себе от мысли, что не оставлю после себя ни сына, ни дочери. А на фронт я бы уже давно вернулся, только не могу пока по состоянию здоровья. Но надеюсь, что поправлюсь и пойду воевать.
