Франциск. Новий Папа, нові часи для церкви
В главной католической святыне Аргентины, соборе Нуэстра-Сеньора в Лухане под Буэнос-Айресом, меня больше всего удивили бездомные собаки, спокойно спавшие возле колонн под готическими нефами базилики, прямо во время мессы. Их никто не гонял – ни священник, ни служки, ни прихожане. Такого я не видел ни в Северной Америке, ни в Западной Европе с их сентиментальным культом домашних питомцев и шумными экологическими лобби. А тут гораздо более бедная, гораздо менее сознательная страна – никакой "зеленой" партии в парламенте, у людей-то сплошь и рядом нет еды и крыши над головой, церковь консервативнее европейской, а вот поди ж ты – собаки в кафедральном храме. А вы говорите, почему Франциск.
Фото: 20minutes.fr
В Аргентине я понял, что церковные нововведения или просто невнимание к каким-то старым запретам может идти не от давления извне – потому что так модно, так теперь принято, иначе про нас плохо подумают, – а изнутри, от любви и смирения. Собственно как это и должно быть в церкви. И такие новшества, порой самые радикальные, могут вполне сочетаться с консерватизмом.
Наш Франциск
Новое имя папы – Франциск – очень симпатично мне, и, должно быть, симпатично всем, кто хоть как-то застал то время, когда русская церковь ассоциировалась не с казаками, архимандритами на джипах и православными пикетчицами, держащими плакаты со словами, которые не всякий светский человек произнесет даже с глазу на глаз, а с Александром Менем, Сергеем Аверинцевым и Оливье Клеманом. Франциск Ассизский, в честь которого назвал себя новый папа, для русского интеллигентного православного человека, заставшего эти времена, – совершенно как родной. Это ведь и любимое эссе Честертона о Франциске в переводе прекрасной Наталии Трауберг, и разговор с волком и птицами из "Цветочков", и его же "Песнопение о Солнце" в переводе Аверинцева.
Хвала тебе, Господи, за все твои творения,
Особливо же за достославного брата нашего Солнце...
Это был такой идеальный, такой очень нужный нам всем святой, который свидетельствовал о том, что хотели услышать прихожане тогдашней церкви, еще не окаменевшей в гордости за собственное православие: что вот и у них там тоже есть свои несомненные святые (потому что как же можно сомневаться в святости Франциска), а значит, мы с ними не так уж разделены. Нашего слушался медведь, а их – волк и птицы, как когда-то, во времена до разделения церкви, львы слушались наших общих святых, на западе – Иеронима, переводчика Библии на латынь, на востоке – отшельников вроде Герасима Иорданского. И, значит, мы можем любить друг друга, а не выкатывать друг другу старые конфессиональные счета.
Фото: latestnewslink.com
Все, кто застал русскую церковь в эту ее пору, наверное, полюбили вчера нового папу за одно это его дорогое сердцу имя. А те, кто не застал, вряд ли поймут, за что его так вот, с первого вечера, полюбить. Может, и правда, не за что. Мы пока не знаем. Имена обманчивы. Но ведь действительно – сам выбор такого имени внушает симпатию.
Ратцингер взял себе имя Бенедикта, которое до него носили пятнадцать пап, основателя западного общежительного монашества и автора монашеского устава. Это имя подчеркивало преемственность, традицию и дисциплину. Кардинал Бергольо выбрал имя, какого не носил до него ни один папа. Зато это имя святого Франциска, который в XIII веке (один из периодов расцвета Европы) проповедовал добровольную бедность церкви, простоту, был инициатором движения снизу, не без труда получившего одобрение церковного начальства, называл всех братьями и сестрами, даже птиц, и считал, что монахам надо не запираться в монастырях, а жить в миру, в городах и деревнях, рядом с обычными людьми. Не как все, но рядом со всеми, не превозносясь и не гордясь своим отличием.
ЧИТАЙТЕ ТАКОЖ: Католицька Церква і ЗМІ: складні стосунки
До конклава мы задавались вопросом, как может церковь ответить на, как нынче говорят, вызовы времени. Если имя нового папы – в некотором смысле его программа, то отчасти ясно, как он собирается на них ответить. Ничего толком не зная о делах аргентинской церкви, я где-то краем уха давно слышал, что архиепископ Буэнос-Айреса ездит на работу и по делам на городском автобусе. Ну вот, оказывается, кто ездил-то. И кто жил в маленькой квартирке. То, что такое францисканское поведение нашло поддержку у кардиналов, тоже хороший знак. Наши-то кардиналы отстаивают право епископа на достойную резиденцию и хороший автомобиль.
Городская церковь
Другая вещь удивила меня в первой речи нового папы. Речь была совсем короткой, но в ней он несколько раз назвал себя епископом города Рима: "Я епископ этого прекрасного города. <…> Хочу прежде всего помолиться за моего предшественника, епископа вашего города". И ни разу не назвал себя главой церкви, преемником Петра и так далее. Это многократное смиренное подчеркивание скромной роли городского епископа, главы поместной церкви, разумеется, – не отказ от всемирного служения, но это отказ от упрощенного понимания роли папы как всемирного начальства.
Фото: globalasia.com
Понимать ее так действительно все труднее. Современный мир – гораздо более многоголосый, и это мир, в котором даже в церкви мало кто готов строиться по чьему-то приказу. Новый папа дает понять, что он это знает. Формально полномочия римского первосвященника гораздо более широкие и неоспоримые, чем, например, у российского патриарха, на деле давно гораздо меньше. Папа уже не может просто запретить то, что ему не нравится, или указом насадить то, что ему по душе. Папства и папизма, за которые мы по привычке ругаем католиков, у нас самих давно гораздо больше. Во всяком случае, с трудом представляю себе патриарха, который напоминает, что он прежде всего епископ прекрасного города Москвы, а в остальном надо советоваться с другими поместными церквями.
Либерал или консерватор?
Про отставку Бенедикта я слышал много разных глупостей и написал про них в "Русской жизни". Одна из глупостей касалась нацистского прошлого Бенедикта XVI: он отрекся потому, что появились его фотографии в форме гитлерюгенда. Думать так – это переносить на церковь какие-то очень интеллигентские, даже дворянские механизмы чести и стыда. Честь и стыд никому не мешают, но в церкви выше них – прощение. Считать, что мальчик, носивший форму гитлерюгенда, не может стать епископом, – все равно что говорить, что блудница не может стать святой, отрицать спасение распятого одесную разбойника и притчу о работниках последнего часа, то есть все, ради чего существует церковь. "Среди ваших грехов нет ни одного, которого бы не сделали святые", – говорит один из героев романа Грэма Грина. И пионер, и комсомолец могут стать первосвященниками, в этом смысл церкви – главное, чтобы они, став епископами, не оставались комсомольцами.
Фото: amazonaws.com
Это к тому, что сейчас начнут раскапывать прошлое папы Франциска на предмет того, можно ли с таким прошлым стать приличным папой или нельзя. И более или менее известно, что найдут. У епископа Бергольо были неплохие, скажем так, нормальные отношения с аргентинской военной хунтой, которая правила страной в 1970 – начале 1980-х и ответственна за тысячи смертей. Когда в Аргентине стали сажать причастных к преступлениям хунты, кардинала Бергольо даже вызывали в суд. Выслушали и отпустили. Но вряд ли это спасет его от обвинений в прогрессивной прессе.
ЧИТАЙТЕ ТАКОЖ: Час для чистих рук у Ватикані
С президентской четой Киршнеров, умеренных по меркам Латинской Америки левых популистов, которые правят Аргентиной в последние десять лет (об их политике можно прочитать на Slon тут и тут), у него тоже не лучшие отношения. Он осудил подписанный Кристиной Киршнер закон о легализации однополых браков, а Кристина назвала это мракобесием и средневековьем. Впрочем, будучи противником гей-браков, он никогда не переносил своего отрицательного отношения с институции на людей. Наоборот, ездил в хоспис к умирающим от СПИДа и целовал им ноги. Ездил на автобусе, разумеется.
Фото: www.facebook.com/arkhimtikhon
Впрочем, в латиноамериканской системе координат, да и в какой угодно, епископ Бергольо – консерватор вполне умеренный. Поскольку он из Латинской Америки, начнут исследовать его отношение к леволиберальной, почти марксисткой в своих крайних формах, теологии освобождения. Ответ известен. Епископ Бергольо ее не разделяет. Но, однако же, никогда не был гонителем или запретителем тех священников или епископов в своей епархии, которые ее придерживались.
ЧИТАЙТЕ ТАКОЖ: Біди Ватикану, або Банкіри Бога
"Сначала накормите и вылечите, а потом проповедуйте спасение", — звучит действительно скорее социалистически, чем евангельски. Сразу возникает вопрос: а после какого уровня ВВП на душу населения можно спастись. Новый папа не одобряет напрямую постулатов теологии освобождения, но он из церкви, где она родилась, и не мог не включить в повестку дня поднятые ею вопросы об устранении бедности, правах на образование и медицину как своего рода предпосылках для спасения. Более того, положение епископа в мегаполисе страны третьего мира с такой долей бедного населения, какой давно не знает ни один город Европы, не могло не сделать его чувствительным к вопросам социальной справедливости. В этом смысле новый папа – классический пастырь развивающегося мира: консервативный в семейных вопросах, радикальный в социальных, щепетильный в вопросах церковного имиджа: никакого лишнего богатства.
Новые времена
Все говорят о том, что церковь теперь живет в какие-то особые времена, во времена кризиса. Но так или иначе все времена, и в том числе все времена церкви, – особенные. Просто надо понять, чем отличны нынешние.
Я позволю себе сослаться на мысль Сергея Аверинцева, тем более что мне посчастливилось не только читать ее, но и в качестве ученика слышать вживую. С позднеантичных времен все задачи церкви ставились и решались, все кризисы церкви происходили внутри христианского мира, в котором все, от государя до последнего крестьянина, были христиане, плохие или хорошие, но христиане. Даже Реформация, даже высмеивание церкви просветителями XVIII века, классический атеизм XIX и первой половины XX веков существовали внутри него. Понятия Европы, Запада были тождественны христианскому миру.
Фото: radioevangelizacion.org
Теперь этого христианского мира, где христианство воспринималось как само собой разумеющаяся данность, больше нет. Нет настолько, что даже современный атеизм не отрицает Бога и церковь, как прежде. Он их просто игнорирует. Они для него не важны. Современный атеист в принципе готов верить во что-то такое, пожалуй, даже в Бога. И, наоборот, современный верующий сплошь и рядом верит не в Бога и не в Христа, а во что-то такое: возрождение нации, семейные ценности, святыни, пасхальный огонь.
ЧИТАЙТЕ ТАКОЖ: Понтифікат Бенедикта XVI: прагнення миру і голосні скандали
У церкви больше нет той почвы под ногами, к которой она привыкла. Нет больше христианских народов, христианских государств, христианских правителей. Любая попытка сейчас изображать все это – недобросовестная имитация. Нынешняя задача церкви – научиться, по выражению Аверинцева, "жить без христианского мира, без внешней защиты, в мире, где для нее ничего не разумеется само собой". Многим кажется, что это конец. В действительности – это начало. В некотором смысле это более естественная для церкви, во всяком случае, более евангельская ситуация. У апостолов, у христиан первых веков тоже не было христианского мира, они его создавали буквально из ничего.
Когда у тебя снова нет ничего и надо начинать почти что заново, само противопоставление консерватизма и либерализма в церкви в значительной степени теряет смысл. Все хорошо, если это серьезно, и все плохо, если поверхностно. Поверхностный либерализм угождает общественному мнению, духу времени. Но и консерватизм точно так же может быть попыткой понравиться "народу". Поверхностный консерватизм просто санкционирует ненависть ко всему чужому или новому, что совершенно удивительную для религии, главный текст который называется Новый Завет. И оба совершенно одинаково подгоняют церковь под то, что существует вне ее, ставят ее в подчиненное внецерковным вещам положение.
Папа Римський Бенедикт XVI і кардинал Бергольо. Фото: imguol.com
Когда нет старого христианского мира, нет запретных вопросов, но нет и готовых ответов на вопросы. Одно дело, когда церковь обсуждает возможность рукоположения женщины или гея под давлением феминисток, левой прессы, потому что "время пришло". И совсем другое, если она делает это потому, что открыла в себе новый источник любви и смирения. То, что видится прогибом под обстоятельства, может ведь оказаться раскрытием внутренних резервов. Вот как (да простят мне это сравнение) оказывается, что собачки могут мирно спать в главной базилике страны под Буэнос-Айресом. И наоборот, то, что кажется стойкостью, может быть чистейшим конформизмом.
ЧИТАЙТЕ ТАКОЖ: Роль Папи Франциска в період диктатури в Аргентині залишається незрозумілою
Когда не на что опираться, единственной опорой церкви становится серьезное отношение к себе. Ведь с церковью все обстоит точно так же, как с образованием. Понятно, что хоть чего-то стоящие молодые люди пойдут не туда, куда их заманивают, бесконечно облегчая программу, но и не туда, где все сводится к зубрежке и заучиванию наизусть готовых ответов.
Возможно, для папы этих новых времен христианства без христианского мира подошло бы имя одного из самых ранних христианских святых, но и имя, и, главное, способ существования святого Франциска тоже подходит к ним как нельзя лучше.
Оригінал: Slon.ru
